Хаски и его Учитель Белый Кот, ТОМ III

Бля, меня сейчас стошнит.

Чу Ваньнин бросил его и ушел.

Оставил его жить в одиночестве.

Чу Ваньнин настолько безжалостен, что, в конце концов, умер для того, чтобы отомстить ему.

Это уж слишком.

От негодования и обиды его глаза покраснели.

Верно, это уже, и правда, перебор

«Добродетельная драгоценная вторая супруга»

Мо Жань не осмеливался взглянуть ему в лицо.

Что сейчас он может увидеть в этих глазах?

Разочарование, ненависть, пустоту…

Он не хотел думать об этом

«Давай, просыпайся».

Стоя перед прудом с лотосами, он смотрел на лежащее там нетронутое тлением мертвое тело.

«Будь благоразумен, этот достопочтенный уже предложил тебе десять ходов форы. Разве ты не потерял душевный покой от злости, увидев памятник, что воздвиг тебе этот достопочтенный? Разве ты не хочешь схватить его за грудки и наорать на него? Ты что, готов всю свою добродетельную жизнь и честное имя променять на нелепый посмертный титул на каменной плите… «Добродетельная драгоценная вторая супруга, могила придворной дамы Чу»?

Очнись.

Приди в себя».

Спокойное и бесстрастное выражение на его лице вмиг превратилось в звериный оскал.

Но Чу Ваньнин все также лежал там, молчал и не двигался.

«Могила придворной дамы Чу».

Он больше никогда не увидит этого возбуждающего выражения на его лице, а это значит Наступающий на бессмертных Император по-прежнему бессилен перед лицом своей обиженной покойной женушки

Напряженный до предела Ши Мэй вдруг словно обмяк и, отступив назад, почти без сил присел на каменную скамью.

Это… самая огромная боевая мощь мира… наконец-то, он снова сможет ей владеть?

Ши Мэй не смог сдержаться, и едва заметная дрожь его тела усилилась. Льющийся в комнату тусклый свет освещал его несравненно прекрасное лицо, на котором отражался… дикий восторг? А может быть и бесконечное облегчение? В неровном свете вся картина не только не становилась яснее, но и, можно сказать, выглядела до жуткого странно.

Спустя очень много времени Ши Мэй закрыл лицо руками и, уткнувшись в ладони, тихо пробормотал себе под нос:

— Мама, ты видишь это? Я сделал это.

Вдруг, словно обезумев, он вскочил и, оглядев четыре стены каменной комнаты, где кроме него и Тасянь-Цзюня не было ни души, закричал, срывая голос:

— Ты видишь это?! Уже скоро! Вы все это видите?!

Никто не отозвался. Посреди пустой комнаты он вдруг начал громко смеяться. Он хохотал, слезы ручьем лились из его глаз… и, конечно, это были золотые слезы.

Когда-то у прекрасной костяной бабочки Сун Цютун были точно такие же.

Его пальцы впились в резные перила так сильно, что побелели костяшки. Он чувствовал, как ледяной холод этого прикосновения медленно расползся по телу, добравшись до самого сердца.

— Герой? — запрокинув голову, Ши Мэй посмотрел на клубящиеся в небе темные тучи. Спустя какое-то время он, наконец, выдохнул и продолжил. — Герой не смог бы это сделать. Ни один герой не возьмет на себя столько человеческих жизней.

На мгновение в его глазах промелькнуло что-то похожее на досаду и разочарование, но в следующий момент в них снова сгустился лед.

— Я, Хуа Биньань, на протяжении двух жизней изо всех сил сражался с Небом и Землей. Я не верю, что законы Небес нельзя изменить… Теперь, когда Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти и Вэйци Чжэньлун в моих руках, хотел бы я посмотреть на того, кто еще в этом мире сможет остановить меня.

От напряжения костяшки его пальцев стали похожи на белый нефрит.

— Забудем о герое. Я просто хочу отвоевать выход, — следующие два слова упали и развеялись по ветру, — для нас.

Бесчисленное количество людей трепетали от ужаса, стоило им увидеть это яростное пламя, но в глазах другого Мо Жаня эта вспышка гнева не вызвала и намека на подобные чувства.

Он смотрел на него и в его глазах читалось что-то слишком похожее на жалость. Он стоял напротив Тасянь-Цзюня, когда уголок его одежды вдруг вспыхнул золотистым пламенем и его призрачное тело начало медленно таять в этом призрачном огне, превращаясь в рой крошечных светлячков.

— На самом деле тебе не нужно говорить, что мне пора идти… Я использовал всю силу своей души, чтобы передать тебе все мои воспоминания. Для этого я пошел против Воли Небес и не знаю, что со мной теперь будет, — сказав это, Мо Жань сделал паузу и улыбнулся, — Возможно я больше не смогу войти в колесо перерождений, а может отправлюсь прямиком на Последний Круг Ада.

— …

— Но, думаю, лучшее, что может случиться, — продолжал другой Мо Жань, — это если все мое тройственное духовное начало последует за духовным ядром и растворится в твоем теле.

Тасянь-Цзюнь не придавал большого значения тому, что говорил до этого Мо Жань, но услышав это, он тут же сурово сдвинул брови:

— Даже не мечтай!

Натянуто улыбнувшись, тот спокойно посмотрел на него:

— Ты боишься?

— Разве есть что-то, чем можно напугать этого достопочтенного? — оскорбленный Тасянь-Цзюнь опасно прищурился. — Однако это тело принадлежит этому достопочтенному. Даже не мечтай завладеть им!

Мо Жань вздохнул:

— Ты всего лишь не хочешь принять некоторые факты.

— …

— Ты не хочешь принять ту правду, что я уже принял, и просто закрываешь глаза, чтобы не видеть истинного положения вещей.

— Заткнись!

Мо Жань спокойно смотрел на него, его призрачное тело истаивало все быстрее: огонь очень быстро распространился до пояса, перекинулся на живот и добрался до середины груди... Прежде чем окончательно исчезнуть, он поднял руку и попытался дотронуться до виска Тасянь-Цзюня, но тот тут же отступил на шаг назад, словно пытаясь уйти от соприкосновения с отвратительной ядовитой тварью.