Метафора в политической коммуникации

Ряд примеров восточной специфики метафорического осмысления политики находим в монографии Б. Льюиса «Язык ислама» [Lewis 1988]. Если на Западе глав государств часто сравнивают с капитаном или рулевым корабля, то метафоры лидерства в исламе связаны с искусством верховой езды. Мусульманский лидер никогда не стоял за штурвалом, но часто сидел в седле и держал ноги в стременах. Также его власть никогда не ассоциировалась с образом солнца, потому что испепеляющее солнце не радует жителей Востока. Мусульманский лидер закрывает подданных благодатной тенью, спасающей от палящего солнца, и одновременно сам является «тенью Бога на земле»

Чаще всего внимание исследователей привлекают закономерности использования метафор в следующих разновидностях дискурса.
1. Национальный политический дискурс. При конкретном исследовании политической метафоры крайне сложно писать о глобальных закономерностях, абсолютное большинство публикаций выполнено на материале одного (реже – двух) национальных дискурсов, то есть ориентировано на материалы политической коммуникации в одной-двух странах.
2. Институциональный/медийный политический дискурс. Абсолютное большинство современных исследований политической метафоры имеет своим основным источником собственно политические тексты, созданные политиками в рамках институциональной коммуникации, и/или медиа-тексты, в создании которых основная роль принадлежит журналистам.
3. Исторический политический дискурс. Большинство современных исследований ориентировано на изучение политических метафор в текстах, созданных на рубеже ХХ и XXI вв., но вполне закономерно, что отдельные авторы избирают предметом своего исследования метафоры в текстах, относящихся к недавнему или отдаленному прошлому, или же рассматривают историческую динамику функционирования политических метафор.
4. Политическая метафора в личностном дискурсе. В этом случае исследователь занимается только политическими метафорами, которые характерны для отдельного автора, отражают специфику идиостиля.
5. Политическая метафора в отдельном тексте. Большинство современных исследований посвящено политическим метафорам, функционирующим в рамках широкого дискурса (национального, исторического и др.), однако существуют исследования, в которых изучаются закономерности развертывания политической метафоры в рамках отдельного текста.

современном понимании дискурс – это «сложное коммуникативное явление, включающее, кроме текста, еще и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата), необходимые для понимания текста» [Караулов, Петров 1989: 8]. Н.Д.Арутюнова рассматривает дискурс как «текст в совокупности с экстралингвистическими, прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами» [1990: 136–137]. Представляется, что преимущество такого подхода в том, что дискурс не ограничивается рамками собственно текста, а включает также социальный контекст коммуникации, характеризующий ее участников, процессы продуцирования и восприятия речи с учетом фоновых знаний. Поэтому в настоящей главе дискурсивное исследование политической метафоры понимается как ее изучение в тесной взаимосвязи с национальными, историческими, личностными, институциональными и иными факторами, от которых в значительной степени зависит ее возникновение, функционирование и восприятие.

Carpenter 1990]. Исследователь рассмотрел американский публичный дискурс (со времен Американской революции до середины 80-х годов XX в.), так или иначе имеющий отношение к участию США в войнах, и обнаружил, что во многих американских политических обращениях американские солдаты представляются как frontiersmen – люди, живущие или работающие в приграничной зоне. Ранняя история США – это история продвижения европейских поселенцев с восточного побережья на Запад, сопровождавшегося конфликтами с Британской метрополией и военными столкновениями с индейцами. Образ сильного и смелого человека из приграничной зоны (frontiersman), «охотника из Кентукки», «воина с западными индейцами» на протяжении долгого времени используется для привнесения положительной оценки в образ американского солдата. Соответственно, и для врага находятся подходящие исторические аналогии. Например, в конце 1890-х годов президент Т. Рузвельт сравнивал вооруженных филиппинцев (во время конфликта с американскими войсками) с команчами, сиу и апачами [Carpenter 1990: 4].

М. Осборн сформулировал шесть постулатов функционирования архетипичных метафор в политической коммуникации.
1. Архетипичные метафоры используются чаще, чем свежие метафоры.
2. Архетипичные метафоры одинаковы во все времена и во всех культурах и независимы от конъюнктурных условий их актуализации.
3. Архетипичные метафоры укоренены в непосредственном общечеловеческом опыте.
4. Архетипичные метафоры соотносятся с основными человеческими потребностями.
5. В большинстве своем архетипичные метафоры оказывают воздействие на преобладающую часть аудитории.
6. Архетипичные метафоры часто встречаются в самых важных частях самых важных политических обращений в любом обществе [Osborn 1967а: 116].

блендинг понимается довольно широко и совсем не ограничивается исследованием процессов метафоризации: его значимость в когнитивных процессах практически тотальна. Блендинг – «когнитивный механизм, охватывающий многие (возможно, все) когнитивные феномены, включая категоризацию, построение гипотез, инференцию, происхождение и комбинирование грамматических конструкций, аналогию, метафору и нарратив» [Fauconnier, Turner 1994: 3–4]. Как видно из определения, в теории блендинга метафора занимает место только одного из когнитивных механизмов, точнее, является разновидностью всеобщего механизма концептуальной интеграции. При таком подходе возникает необходимость объяснить, чем метафорический блендинг отличается от других видов блендинга. В наиболее общем виде предлагается считать метафорическим такое смешанное пространство, в котором концептуальная интеграция сопровождается фузией (fusion) элементов исходных пространств. Например, в бленде «Государство – это корабль» метафора «корабль» представляет из себя некий «сплав», соотносится и с концептом корабля, и с концептом государства в исходных пространствах, в то время как в неметафорическом бленде один элемент смешанного пространства обычно соотносится только с одним исходным пространством. Однако фузия не всегда признак метафоры. В бленде «Карл – холостяк» также происходит «сплавление» концепта «Карл» и принятого в данной культуре прототипического концепта «холостяк». Метафорическая фузия характеризуется запретом на вхождение в бленд некоторых значимых элементов исходных пространств [Grady et al. 1999: 109–114].

исследователи блендинга анализируют единичные примеры (в основном свежие метафоры), и корпусных исследований метафоры в рамках этой теории не проводилось. Очевидно, это связано с большой практической сложностью корпусного описания концептуальных интеграционных сетей (уникальных для каждого конкретного случая) и отсутствием соответствующей методики. Исследователи блендинга предприняли попытку отобразить динамику метафоризации и обратились к анализу единичных примеров. Однако преодоление статического ракурса в рассмотрении метафорических соответствий чрезвычайно усложнило корпусное описание согласованных с определенной культурой метафорических моделей. Таким образом, новые эвристики были получены за счет отказа от старых. При этом важно учитывать, что исследователи блендинга ставят перед собой несколько другие цели: изучить метафору не как культурно-статический, а как индивидуально-динамический феномен.

В теории блендинга процесс концептуальной интеграции проходит в три этапа: композиция (composition), оформление (completion) и разработка (elaboration) [Grady et al. 1999: 106]. На этапе композиции содержание исходных пространств проецируется в смешанное пространство. При оформлении смешанное пространство воспринимается как долгосрочная единая концептуальная структура, которая может бесконечно видоизменяться и разрабатываться на завершающем этапе.
При анализе метафор исследователям блендинга часто приходится сталкиваться с интеграционными сетями (integration networks), которые включают сразу несколько (больше двух) исходных пространств с разными видами проекции (например, и метонимию, и метафору) [Fauconnier, Turner 1998]. На основе анализа сетевых структур М. Тернер и Ж. Фоконье разработали следующие принципы оптимальности интеграционных сетей.
1. Принцип интеграции. Смешанное пространство должно создавать жестко интегрированную среду, которой можно оперировать как единым целым.
2. Принцип сети. Манипуляция блендом должна поддерживать сеть соответствующих связей с исходными пространствами без дополнительных наблюдений или вычислений.
3. Принцип распаковки. Бленд должен позволять реконструировать исходные пространства, междоменную проекцию, общее пространство и сеть связей между всеми пространствами.
4. Принцип топологии. Каждый элемент в бленде должен функционировать согласно структурным отношениям, присущим его исходному пространству.
5. Принцип подходящего основания. Если элемент появляется в бленде, то появляется необходимость найти значимость для этого элемента. Значимость включает релевантные связи с другими пространствами и релевантные функции, задействованные в бленде.
6. Принцип уменьшения метонимической дистанции. Если один элемент проецируется из исходного пространства в бленд, а другой элемент из того же пространства проецируется благодаря метонимической связи с первым, то в бленде укорачивается метонимическая дистанция между обоими элементами [Fauconnier, Turner 2002: 309–352].
Например, в метафоре DEATH IS THE GRIM REAPER (СМЕРТЬ – СТАРУХА С КОСОЙ) детали интеграционной сети разрабатываются в самом бленде и не выводятся из метафорической проекции: если отношение смерти и жнеца с косой метафорическое, то отношение между смертью и скелетом метонимическое, и по принципу метонимического сужения скелет становится в большей степени связанным в бленде, чем в исходном пространстве-источнике. Отметим также, что перевод «старуха» не совсем верен: английский прототипический образ смерти – скелет, облаченный в монашеское одеяние с капюшоном. В бленд также проецируется церковное облачение, ассоциирование с религиозными ритуалами, связанными со смертью человека [Fauconnier, Turner 1994: 21; Turner, Fauconnier 2000: 138; Grady et al. 1999: 108–109].

в отличие от двух концептуальных доменов в теории Дж. Лакоффа и М. Джонсона предлагается рассматривать четыре ментальных пространства: два исходных пространства (input spaces), общее пространство (generic space) и смешанное пространство (blended space), или бленд (blend). Исходные пространства соотносятся со сферой-источником и сферой-целью в теории концептуальной метафоры, хотя количество исходных пространств может быть больше двух.
Общее пространство содержит наиболее абстрактные элементы (роли, фреймы и схемы), присущие обоим исходным пространствам, т. е. выступает основанием метафоризации на самом абстрактном уровне. В бленде «смешиваются» детали исходных пространств, в результате чего образуется качественно новая концептуальная структура, которая больше не зависит от исходных пространств и имеет собственные потенции к дальнейшему развитию. По метафорическому выражению исследователей, бленд «живет своей собственной жизнью» [Turner, Fauconnier 2000: 137].

Интерпретация метафор напрямую связана с фондом общих знаний и убеждений (common ground) участников коммуникации, поэтому для исследователя важно учитывать этот аспект при рассмотрении интеракции сферы-источника и сферы-мишени. Каждая метафора интерпретируется в специфичном, уникальном коммуникативном контексте, и индивидуальные интерпретации могут значительно варьироваться [Ritchi 2004a, 2004b]