Новые стихотворения

И этой светлой жизни тьма до капли

вместилась в рюмку узкую пупка.

Нет без тебя мне жизни на земле.
Утрачу слух — я все равно услышу,
очей лишусь — еще ясней увижу.
Без ног я догоню тебя во мгле.
Отрежь язык — я поклянусь губами.
Сломай мне руки — сердцем обниму.
Разбей мне сердце. Мозг мой будет биться
навстречу милосердью твоему.
А если вдруг меня охватит пламя
и я в огне любви твоей сгорю —
тебя в потоке крови растворю.

Зимние стансы
Теперь обречены мы дни за дн

8
На первом солнце замерцала пена

срамных волос и среди них восстала

сконфуженная, белая — она.

Как тянется зеленый юный листик

и, разворачиваясь, вырастает,

так распрямлялось в утренней прохладе

неторопливо молодое тело.

ведь собой полны и все другие:

собой быть полным — значит мир вокруг;

и дождь, и ветер, и весны терпенье,

вину и беспокойство, и судьбу

закутанной во тьму земли вечерней

до облаков, приплывших и уплывших,

и до мерцания далеких звезд, —

все это сделать собственной судьбою.

Мы вертим по порядку

фигурки одну за другой,

мы в миг постигли краткий

их вечности загадку —

всего-то и надо порой

стоять у веков порога,

в древность вперяя взгляд,

и улыбаться немного

светлее, чем год назад.

Пока мы прижимаемся телами

друг к другу, чтобы не увидеть зла,

возможно, искра пробежит меж нами,

чтоб нас изменою спалить до тла.

Я, как просьба, вся затрепетала

Листва на землю падает, летит,

точь-в-точь на небе время листопада,

так падает, ропща среди распада;

и падает из звездного каскада

отяжелевшая земля, как в скит.

Мы падаем. И строчки на листы.

Не узнаю тебя среди смещенья.

И все же некто есть, кто все паденья

веками держит бережно в горсти.

Уж рдеет барбарис, и ароматом
увядших астр так тяжко дышит сад.
Тот, кто на склоне лета не богат,
тому уж никогда не быть богатым.

И кто под тяжестью прикрытых век
не ощутит игры вечерних бликов,
и ропота ночных глубинных рек,
и в нем самом рождающихся ликов, —
тот конченный, тот старый человек.

И день его — зиянье пустоты,
и ложью все к нему обращено.
И ты — господь. И будто камень — ты,
его влекущий медленно на дно.