И хватит про любовь

Бывает, Анна, что женщина меняет мужчин лишь для того, чтобы не меняться самой.

Но язык декора немаловажен,

Анна и впрямь уверена, что все люди и уж точно все писатели хотели бы быть евреями. Евреи – народ знаний, народ книги, носитель памяти. Еврей, рассуждает она, работает, чтобы все передать своим детям, оставить что‐то после себя в мире. Ну, правда, протестанты иногда тоже (она готова сделать снисхождение). А Ив припоминает, что сказала ее сестра Нора, когда Анна дала ей почитать книги своего друга Гюга Леже. Нора пришла в такой восторг, что, не сдержавшись, спросила: – Ты уверена, что он не еврей?
И только когда Анна сделала большие глаза, Нора покраснела, смутившись то ли своего спонтанного расизма, то ли того, что выдала свои предрассудки. Ив, пораженный и даже задетый, тогда покачал головой.

Он слишком начитан, чтобы не знать, что писать хорошо значит писать плохо, как кто‐то когда‐то сказал.

Но так бывает у многих: то, что мы называем знанием, представляет собой упорядоченный перечень отрывочных сведений.

Почему у глаголов галдеть и дудеть нет формы первого лица настоящего времени?

Но близость и неизбежность символической цифры ужасает ее. Она‐то все еще ощущает себя в сияющем шлейфе кометы юности.