Darya Openko

— Сегодня вы будете натужно пытаться сварить достойный Тонизирующий глоток мандрагоры. Для чего предназначено это зелье?

Чья-то рука взметнулась вверх, и Драко даже не нужно было смотреть, чтобы догадаться, чья именно. Но все же, повернувшись, он посмотрел на Грейнджер, которая выглядела до смешного потерянной, будто сама не ожидала от себя такого. Словно сделала это по привычке.

— Как я рад, что некоторые вещи не меняются, несмотря ни на что, — иронично сказал Снейп. — Мисс Грейнджер?

— Это зелье возвращает заколдованного человека в прежнее состояние, — ответила гриффиндорка.

Пусть глаза Грейнджер были на мокром месте, но слезы так и не вытекали из шоколадных глаз, как будто она им просто запретила. Так, как запрещала первокурсникам бегать по коридорам. Командирша.

На секунду, буквально на мгновение ему стало жаль. Жаль ее в самом недопустимом, самом отвратительном смысле. Сочувствие. Оно на секунду наполнило его до краев. На миг он увидел перед собой просто девушку. Напуганную и раненую. Когда вопрос о том, кто это сделал чуть не слетел с губ Драко, он опомнился.

Малфой брызгал каплями на гладко выбритое лицо, мышцы живота и хлопковые брюки цвета хаки. Наблюдая, как несколько капель спустились по шее слизеринца, миновали кадык и упали во впадинки у ключиц, Гермиона сглотнула, быстро вернув взгляд к лицу Драко.

Характер его ухмылки тут же сменился на самодовольный. Он заметил, что она пялилась. Пожалуйста, только не это. Но, несмотря на ее молитвы, жар смущения начал медленно подниматься по шее.

— Нравится, Грейнджер?

Холодный душ. Это отрезвило.

— Меня сейчас стошнит, Малфой, — голос звучал ровно и уверенно.

Подобные ему... подобные жестокому Пожирателю смерти, который смотрел, как ее пытают в Малфой Мэноре? Который выполнял поручения Волдеморта? Который упивался своей властью? Или подобные тому парню, который сейчас сидит на другом конце зала и постоянно отбрасывает рукой челку с лица, потому что она выбивается из прически из-за смеха? Подобные тому, кто поднял ее вчера на руки, услышав, что ей больно или тому, кто бесчувственно отбросил ее назад, несколькими минутами позже? Губы Гермионы начали покалывать, будто почувствовав мысли хозяйки, и она титаническим усилием воли подавила желание дотронуться до них пальцами, отводя взгляд.

Гермиона кричала и плакала, смотря на красноречивый силуэт дочери лучшего мастера волшебных палочек, и задыхалась в горе. Драко смотрел на нее и не верил: она рыдала по нему, как по усопшему. Так, если бы узнала, что ее любимого Поттера расчленили, что нищеброд Уизли повесился. Она рыдала так, будто потеряла кого-то важного.

Ее губа была рассечена, а левую часть тела покрывали кровоточащие раны, абсолютно точно сделанные заклинанием.

— Кто? — короткое слово еле вылетело из губ Малфоя, потому что ему казалось, что если он произнесет чуть больше звуков, то просто взорвется.

― Не будь ребенком, Малфой, ― разозленно прошипела она. ― Если бы я хотела тебя отравить, то сделала бы это раньше.

— Выпей это, — он поднес напиток к ее губам, и она бросила на него вопросительный взгляд. — Давай, Грейнджер, если бы я хотел тебя отравить, то сделал бы это раньше.

Драко перекривлял ее фразу, и Гермиона внутренне разжалась.

― Малфой?

― Чего тебе? ― ответил он, держа руку на ручке, а его лицо скрывала тень.

― Почему тебе не удался Круциатус? Я чувствовала.

Он молчал. В какой-то момент она решила, что этот вопрос так и останется без ответа, но потом тишину все же нарушил его, полный раздражения, голос:

― Потому что, чтобы заклясть кого-то Круцио, нужно действительно желать ему боли или вся информация из книг, которые ты вечно зубришь, одним мигом вылетела из твоей лохматой башки?

И грохот портрета был последним, что она услышала от него сегодня.

Достаточно уже того, что это произошло. Не хватало еще и думать об этом. Обернув пояс полотенцем, Драко магией высушил волосы и вышел из ванной, но резко остановился. Шестое чувство говорило ему, что он не один. Прищурив глаза, Драко пошел в гостиную. Это не могла быть Грейнджер, потому что, как бы ему ни хотелось этого признавать, его внутренние инстинкты разучились воспринимать ее, как чужую в башне.