Пол Дж. Тремблей

Мелодия была предельно заунывной, это была самая грустная песня на свете. Ноты, как опавшие листья – красные, бурые и фиолетовые, – слетали вниз по лестнице в холл.

Мне нравится их так называть. Телевизионщики. Как будто бы у них вместо голов телевизоры, и лица у них меняются, когда переключаешь каналы.

Даже будучи внушаемой и доверчивой восьмилетней девочкой, обделенной (может быть, к лучшему) даром предвидения, я ясно видела очевидные пробелы в объяснениях Марджори и понимала, что она не верит своей истории. Она пыталась убедить саму себя, что с ней все в порядке и что она держит под контролем все происходящее с ней и нашей семьей. В этот момент я больше боялась за нее, чем боялась ее.

Помнишь эпизод, когда ты в подвале, из грязи возникают растущие существа и выкапывают погребенное тело отравленной мамы, которое остается висеть на лозе?

Не понимаю, как у такой малышки может быть настолько тяжелая рука.

Как вариант я рассматривала и возможность убежать за камеры и сорвать эту гнусную черную ткань с окошка, объяснив это тем, что комната может задохнуться без кислорода и погибнуть.

Фраза про то, что церковь противна, должна была быть нашей внутренней шуткой. В детском садике у меня был период, когда я называла так все, что мне не нравилось. Маму эта привычка раздражала, а вот папа был в восторге и все допытывался, что противно, а что нет. Молоко, грязь и самолеты я одобряла. Соленые огурчики, шнурки на ботинках и фиолетовый цвет были записаны в категорию «противного».

Назвав меня прекрасной маленькой леди, он заявил, что для него великая честь быть знакомым со мной. Я ответила:

– Знаю. Спасибо. – Троица расхохоталась, будто бы услышала самую смешную шутку на свете. Они не смели меня больше задерживать.

Ты снова собираешься спать одетой?

– Да, у меня очень уютная одежда.

В пространстве я ориентировалась по флип-скрину камеры. Мне было проще наблюдать за происходящим через экран, чем своими собственными глазами.