sylvatica

— Прости меня, Юр, — выдохнул он. — Я… снова наговорил тебе с утра всякого, сорвался. Всё должно быть не так.
Юра встал с кресла, прошёлся до сцены. Зачем-то ковырнул пальцем торчащий из деревяшки гвоздь.
— А как всё должно быть?

Володя промолчал — ответ на этот вопрос слишком сильно расходился с реальностью. Они должны были быть вместе и счастливы. Потому что, пройдя такой путь, найдя друг друга после стольких лет разлуки, сохранив память о своих подростковых чувствах — разве могло быть иначе? Разве не сама судьба снова свела их вместе? Почему же тогда всё это неотвратимо рушилось?

— Я бродил здесь, рассматривал — всё почернело, заросло, осыпалось… Знаешь, ведь это место имеет ценность только для нас с тобой — потому что тут наша память. А для других это просто рухлядь. И не надо тут ничего нового строить — надо оставить всё как есть. Дать нашей «Ласточке» зарасти окончательно лесом, опуститься под землю. Ведь когда-нибудь в будущем до этого места дотянется город, тут станут строить какой-нибудь микрорайон, вырубят лес, вскопают всё вокруг и найдут в котловане осколки этого прошлого. — Юра взмахнул руками, шагнул к Володе, посмотрел ему в глаза. — Представляешь, спустя много времени этот лагерь станет чем-то важным для людей, станет историей. Представь, приедут археологи, вскроют культурные слои, найдут фундаменты наших с тобой отрядов, кинозала, эстрады… выкопают статуи, отреставрируют и выставят их в музее. — Он улыбнулся, и Володю эта улыбка больше насторожила, чем порадовала. — Представь Зину Портнову в каком-нибудь белом зале? Будет наша «Ласточка» археологическим объектом. Может быть, даже сохранится память о нас с тобой, наша банка с письмами найдётся, значки наши, галстуки… Чтобы «Ласточка» стала значимой не только для нас, нужно дать ей умереть.

Володя задумчиво оглядел зал: выцветший занавес, выбитые стёкла, дырявую сцену. И правда ведь — рухлядь. Да, это их прошлое — и оно невообразимо ценно, потому что в нём они были счастливы. Но правильно Юра когда-то сказал: в том прошлом они были обречены на расставание, в том прошлом у них не было будущего. Вот только теперь Володя сомневался, что будущее есть у них в этом настоящем

— Тебе нужно вернуться домой. Улетай отсюда, Юр.
— Что? — снова повторил тот. — Нет! Что значит…
— Послушай! — перебил его Володя. — Я ведь вижу, как тебе тут плохо, я вижу, как всё на тебя давит. Творческий кризис, депрессия — это ведь всё из-за Харькова, тебе тут тесно, одиноко. Ты же знаешь, я ни за что не отпустил бы тебя, если бы знал, как со всем этим справиться, но я не вижу иного выхода. Ты прав, это замкнутый круг, мы травим друг друга всё больше и больше, уничтожаем всё хорошее, что было между нами. Разве тебе нравится то, что в последнее время происходит? Не обманывай себя, ты же понимаешь, что лучше вряд ли станет.
Володя замолчал и только сейчас заметил, что сильно сдавил Юрины пальцы. А тот даже не поморщился, лишь уставился на него широко открытыми глазами.
— А что… — Юрин голос дрогнул. — Что будет с нами?
У Володи в горле встал ком.
— Я не знаю, — шёпотом выдавил он.
Юра смотрел совершенно растерянно. Володе даже показалось, что он может заплакать, но его глаза оставались сухими. Не выдержав, Володя крепко обнял его, прижав к себе, зарылся носом в волосы и почувствовал, как Юрины ладони легли на плечи, а пальцы смяли ткань пиджака.
— Я не хочу расставаться, Володь. — Его голос дрогнул.
— Я тоже. Юр, я не могу снова потерять тебя, я уже когда-то так сделал и ещё раз такого не допущу. Но тебе нужно лететь отсюда. Ты ведь хочешь домой?
— Да

— Ты ведь приедешь ко мне? Потом, в августе или сентябре, да?
Володя попытался улыбнуться, но получилось лишь немного дёрнуть уголками рта.
— Конечно. Приеду. — Он хотел ещё много всего сказать и пообещать, но наткнулся на сомнение в Юрином взгляде. — Ты веришь мне?
Юра быстро кивнул и, переча сам себе, ответил:
— Не знаю. Точнее, верю, да, но… Ты сам говорил: отношения на расстоянии — не для тебя. И получается, что мы возвращаемся к тому же, о чём говорили ещё в апреле.
— Я согласился терпеть их. И раз у нас нет другого выхода, что мне остаётся?
— Спасибо

Юра, ты знаешь, как я отношусь к этим шарлатанам…
— Она не шарлатанка, это во-первых. А во-вторых… Ты просил от меня неприкрытой правды? Вот она — меня пугает твоя властность. Ты должен избавиться от этого… маниакального желания мной управлять.

требовать от любимого человека что-то взамен своих чувств — это эгоизм. Что настоящая любовь жертвенна, и если ты действительно любишь кого-то, то совершишь что угодно ради чужого счастья, пусть даже в ущерб себе.

Я так не хочу улетать…
Володя зарылся пальцами в его волосы, крепко зажмурился, гладя Юру по голове.
— Тебе здесь невыносимо — и дальше будет только хуже.
Юра кивнул и зачастил:
— Я две недели пытался решиться на возвращение в Германию, но не мог даже и думать о расставании с тобой. Я ведь и пил так много поэтому — просто чтобы забыться и не пытаться искать выход. А теперь… Уже завтра нам придётся прощаться, и от одной лишь мысли я готов всё бросить и остаться, снова сдать билет. Пусть я продолжу страдать, пусть мне будет сложно, невыносимо, только бы рядом с тобой. — Его голос задрожал. — Я ведь тебя так сильно люблю, Володь…
Володя чувствовал, как сердце буквально рвётся на куски. Он резко вдохнул, взял Юрино лицо в ладони, заставил посмотреть на себя. У него в глазах стояли слёзы.
— Юра… — беззвучно, одними губами, сказал Володя, пытаясь стереть влагу с его лица. — Юрочка…

Он никогда не нуждался в Юриных признаниях. Ведь любовь — не в словах. Любовь не обязательно озвучивать, её нужно показывать. Но всё же, стоило Юре произнести эти слова, как его любовь стала осязаемой. И целовал Юра так, будто хотел отдать её всю.
И Володя упивался ею, тонул в ней и сам не заметил, как нежные и аккуратные поцелуи стали глубокими и страстными. Он пришёл в себя, лишь когда Юра толкнул его, уронив на спину. Володя не стал его останавливать, наоборот — помог ему снять с себя футболку и стащить штаны. Поддался его прикосновениям, плавясь в них, растворяясь в его ласках.
И будто сквозь туман услышал:
— Я хочу тебя. Можно?..
Юра, нависнув над ним, внимательно посмотрел в глаза, и Володя даже не сразу понял смысла вопроса. А когда понял, приблизился к Юриному лицу и, тихо засмеявшись, выдохнул ему в губы:
— Тебе можно всё.