Афанасий Фет

Это существо стояло бы до последней минуты сознания моего передо мною – как возможность возможного для меня счастия и примирения с гадкою действительностью...

этот несчастный гордиев узел любви или как хочешь назови, который, чем более распутываю, все туже затягиваю, а разрубить мечом не имею духу и сил.

Боюсь мучительной жизни, а не небытия. Я его помню. Ничего. Покойно. Аттила всех резал, а я себе ничего. При Диоклетиане жгли христиан, а я себе и в ус не дул.

Что человек слаб и молится среди океана – это его субъективное чувство и дело. Туда другому вход запрещен. Но по логике молиться об чем-либо значит просить Бога перестать существовать, изменив свои же неизменные, вечные законы ради Иисуса Навина.

«Я вас любил: любовь еще, быть может…»

Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.

1829

«Быть жрецами и стражами вашего храма желаем

Мы, а так как в согласии мы прожили годы, то пусть нас

Час все тот же уносит, пускай не увижу могилы

Жениной я, и она пускай меня не хоронит».

Как просили, сбылось; покуда жизнь длилась, были

Стражами храма они. Когда ж, ослабевши от века,

Раз у священных ступеней стояли они, повествуя,

Что тут на месте сбылось, увидал Филемон, что Бавкида,

А Бавкида, что стал Филемон покрываться листвой.

Вот уж над парою лиц поднялися макушки, тут оба

Как могли, так друг другу вместе сказали: «прощай же

О супруг», «о супруга», и ветви закрыли им лица.

Кажет прохожим по ныне еще Тиании житель

Два соседних ствола исходящих от корня двойного.

Мне старики достоверные, не было лгать им причины,

Так рассказали. При том и сам я видел, висели

На ветвях тех венки; и свежих повесив сказал я:

«Кроткие милы богам, кто чтил их сам будет в почете».