С. Удалин

английский аристократ вряд ли способен вникнуть в суть перебранки между русским евреем и православными, идущими крестным ходом с мощами; однако когда Вейн предложил православным понести еще и еврея – он ведь и сам уже почти древние мощи, – его почему-то неправильно поняли обе стороны конфликта.

Пейнтер с восторгом истинного поклонника читал вслух стихи Трегерна; он вообще много читал, хоть и не всегда вслух, собирая по округе все подряд, от путеводителей до эпитафий

– Помнится, другой поэт, чуть менее известный, сказал, – отозвался Пейнтер, – что самый темный час – перед рассветом…

Он приводил аргументы в пользу кубистов по сравнению с последователями Пикассо, однако его нового знакомого, похоже, не интересовали ни те, ни другие. Он намекнул, что все неопримитивисты как один используют тонкий штрих, тогда как истинные примитивисты рисуют короткими штрихами, однако странный художник оставил намек без внимания. В попытках найти с ним общий язык Пейнтер забрался даже в седую древность и заговорил о постимпрессионистах, но и тут не получил отклика, и тогда в его голову закрались странные мысли.

приходские констебли – реликт тех лет, когда еще не было констеблей в их сегодняшнем понимании, но были приходы. От самой традиции их назначения веет освежающей стариной: согласия претендентов (как и в моем случае) даже не спрашивают. Это отсылает нас к тем восхитительным временам, когда стремление служить своей стране не было нелепым, когда титул пэра не покупали скотоводы, когда пустая болтовня не была путем к безбедной праздности.

Другие методы бросят нас в руки тех вульгарных и амбициозных людей, которые приходят незваными, – людей, которые уже уничтожают Англию.

Мы притязаем лишь на то, чтобы оградить христианский мир стеной от еврейских торговцев и ростовщиков, от всех этих Голдштейнов и…

Герцог Эйлсбери резко обернулся, засунув руки в карманы.
– О, я вижу, вы читали Ллойд Джорджа, – сказал он. – Никто, кроме грязных радикалов, не задевает Голдштейна ни словом.

Покидая в последний раз террасу его ресторана, я знал, что задолжал эти деньги. Унес их прямо у него из-под носа, хотя нос был явно еврейский.

поскольку ресторатор (на лице которого любовь к деньгам сияла, как солнце в полдень) категорически и твердо отказался принять деньги, которые я, безусловно, был ему должен, то я унес эти его два пенса с собой и несколько месяцев на них кутил.