Поднятая целина

Хучь сову об пенек, хучь пеньком сову, а все одно сове не воскресать...»

Народ — как табун овец. Его вести надо.

— А что? — с живостью спросил сидевший рядом Дубцов. — Что, дедушка, главное, по твоему разумению?
— Жратва! Фактически говорю, что только жратва, и больше ничего главнее нету.

Голос-то — твой, песня — чужая!

свой человек, — убежденно заявил Размётнов.

Им бы в председатели Якова Лукича Островнова. Вон — голова! Пшеницу новую из Краснодара выписывал мелонопусой породы — в любой суховей выстаивает, снег постоянно задерживает на пашнях, урожай у него всегда лучше. Скотину развел породную. Хоть он трошки и кряхтит, как мы его нало­гом придавим, а хозяин хороший, похвальный лист имеет.­

Над желтоватыми глазами его с непомерно большими, как смолой налитыми, зрачками срослись разлатые черные брови. Он был бы красив той неброской, но запоми­нающейся мужественной красотой, если бы не слишком хищный вырез ноздрей небольшого ястребиного носа, не мутная наволочь в глазах

Давыдову.
Был он широк в груди и по-кавалерийски клещеног

Нет уж, мы тут с своей властью как-нибудь сами помиримся, а сор из куреня нечего таскать…

Важно, чтобы люди ненависть почувствовали к палачам и к капиталистическому строю, а к нашим борцам — сочувствие.