Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

Отними у медсестер и официантов возможность вымещать зло на клиентах – они просто умрут от комплекса неполноценности.

какой прок говорить с тем, кто всегда прав?

жить одним только разумом не получается. Человек живет чувствами, а тут никакая правота не поможет.

Неужели так и не понял или забыл: разрушает не другой, разрушаешь только ты сам».

Я жениться на тебе хочу.

– Зачем?

Лежа в постели, Лилиан сквозь бутылку розового смотрела на свет. Прямоугольник окна в зеленом бутылочном стекле мерцал кровоточащей раной. Клерфэ отнял у нее бутылку.

– Чтобы ты опять не исчезла без следа.

– Но я же оставила в «Рице» свои чемоданы. Думаешь, замужество для женщины важнее? Что это – гарантия возвращения?

Пока её не было рядом, он преувеличивал и внушал себе те её качества, которые делали девушку несколько провинциальной, — тот диссонанс огромной силы и слишком неопределенной формы, который он воспринимал как легкую истерию.

Клерфэ внимательно рассматривал платье из тонкой серебристой парчи, висевшее на спинке кровати.
— Это платье как раз для Палермо, — заметил он.
— Я уже успела пару дней тому назад ночью походить в нём.
— Где?
— Да здесь.
— Ты была одна?
— Если тебе так хочется — одна. Я отмечала праздник, а гостями были часовня Сент-Шапель, бутылка белого вина пульи, Сена и луна.

— Нет! Лично я не собираюсь угасать, я хочу ощущать в себе больше силы.
— И я — о том же. Это здорово помогает, когда в душе ты не сопротивляешься.
У него проявилось огромное желание остановиться и поцеловать её, но он не мог предположить, чем это кончится. Как ни странно, он чувствовал себя в некотором смысле обманутым и готов был влететь на своей машине на клумбу желтых тюльпанов, раздавить их и расшвырять всё вокруг, потом схватить в охапку Лилиан и уехать с ней куда-нибудь — но куда? В какое-нибудь логово, в тайное убежище, в гостиничный номер или всё время читать этот обезличенный вопрос в её светлых глазах, которые, казалось, вовсе не смотрели на него?

Лидия Морелли могла бы, несомненно, победить, окажись он в своей привычной среде; она была старше Лилиан и намного опытней и коварней, но все её выпады казались неуклюжими, будто она фехтовала с ватной куклой. Лилиан, в отличии от неё, проявляла настолько обезоруживающую наивность и оскорбительный респект, что вся осмотрительность и опыт Лидии оказались бесполезны; с неё была сорвана маска агрессора, и она уже почти было проиграла. Даже её спутник — и тот заметил, что из них двоих Лидия демонстрировала наибольший интерес к сопернице, и к тому же тот факт, что была старше по возрасту.

Она казалась ему прекрасной молодой собакой, которая еще не знала меры во всём том, что он вытворял. «Ничего, пообвыкнет», — думал он. «Она, видно, охвачена идеей обязательно успеть наверстать всё то, что в её представлении оказалось упущенным. Но скоро она поймет, что вовсе ничего и не упустила. Она сумеет сориентироваться и станет как все — похожей на Лидию Морелли, только не такой искушенной. У неё нет ни скептического ума Лидии, ни её чисто женской решительности и бесцеремонности. Она могла бы составить партию какому-нибудь несколько сентиментальному мужчине с поэтическими идеалами, у которого на неё было бы много времени, — решил Клерфэ, — но только не мне. Ей надо было остаться с Волковым. Он, по всей видимости, существовал только для неё, и, поэтому, как водится, потерял её.». Клерфэ же привык жить иначе. Он больше не хотел быть вовлеченным во что-то глубинное. Лидия Морелли подходила ему во всех отношениях. А Лилиан была только чудным, быстротечным приключением во время его отпуска в горах. Для Парижа она была чересчур провинциальной, не в меру требовательной и слишком неопытной.